КОММЕНТАРИИ, ОЦЕНКИ, МЫСЛИ, КРИТИКА

О ПАТОЛОГИЧЕСКОМ МАЗОХИЗМЕ

 

Бочков писатель замечательный: аргументация точная, эрудиция дай Бог каждому, умения донести свою мысль до сознания читателя не занимать, техника исполнения блестящая, да и просто интересно, читаешь и думаешь: «А что же дальше, дальше то!?.»

Мастер, без реверансов... Джотто,  Хальс от литературы.

И не чужой, не снизошел сверху, не инопланетянин. Наш. Землянин, одним словом.

Все мы вроде земляне, скажете вы, в чем подвох? Нет подвоха. Есть данность. Фрески Рублева или Леонардо — тоже данность. Разница лишь в том, что у одного небо сходит на землю, а у другого земля пытается дотянуться до небес. Даже не так. Земля заявляет: я и есть небо.

 

И тут я вдруг понял, что мне не хочется спорить с Бочковым, не о чем, но и мимо пройти не могу, зацепило потому что. Один из критериев мастерства писателя есть побуждение самого читателя к творчеству. Автору это удалось.

И я опять все о том же. Кто о чем, а я всегда и последовательно об одном...

 

 

Надпись над входом элевсинского храма «человек, познай себя» словно предвосхищает фразу Иисусову «Царство Небесное внутри вас есмь». Но как две эти фразы различны по сути!

Ведь познание себя любимого — со всеми страстями своими, пороками, себя, больного и немощного, и как ни крути смертного, по большому счету и в конечном итоге лишено смысла из-за этого самого — из-за смерти, из-за в конечном счете бесполезности всего сущего.

И лишь познание не себя, а в себе, поиск в себе частички, искры Божьей даёт не только Надежду на то, что с болезнью можно бороться и побеждать ее, но и Дерзновение ко причастию частички единому Целому, без причастности которому весь смысл человеческого существования превращается в абсурд и нелепицу, что подтверждает и сам автор первыми строками своего эссе...

Но творчество — не единая черта, роднящая человека с Богом. Существует самопожертвование и готовность принятия смерти за ближнего, за любимого, за убеждения, наконец. Самопожертвованием наделены и животные, скажете вы. И будете правы. Но ни одно животное не пойдет на костер за утверждение о том, что земля вращается вокруг солнца, а не наоборот. Все, что нужно животному — определенная зона комфорта: корм, отсутствие врагов, теплая нора или берлога. Никакое животное не станет вешаться или спиваться с тоски или от чувства внутренней неудовлетворенности внешним миром и собой самим и смутного понимания того, что все должно быть не так, а как-то по другому. От упорных и часто бесплодных (почему — уже иная тема) поисков луча света в «темном царстве» и физического почти ощущения отрезанности себя от того самого Целого.

В красивой старой сказке об ищущих друг друга половинках обе обречены на душевную тоску и неудовлетворённость до тех пор, пока не обретут наконец друг друга.

В реальной жизни человек обречён на ту же душевную тоску и неудовлетворённость в поисках дороги к Богу. Но это — необходимое условие. Ибо не здоровые имеют нужду во враче...

Мой старший сын недавно сказал мне: па, мне нравится Америка с ее культурой, менталитетом и. т.д.

Я, конечно, ответил в духе русофильском, мол американской культуре триста лет, а нашей, славянской — больше тысячи.

— Ты не понял, — сказал сын, — я имею в виду их право, законы, гибкость банковской системы.

— Да понял я, просто мы про разное.

 

Законы никогда ни являлись преградой для их нарушения, демос не отменял наличие охлоса, а права граждан сильного демократического государства никогда ни являлись преградой ни для ущемления их собственных прав, ни прав граждан более слабого, а значит менее «демократического» государства...

Зона комфорта. Я сейчас не об апологии нищеты и не про гиперсмирение. В мое время в советской армии, чтобы не лезли в голову дурные мысли, красили в зелёное листья и мели ломиками плац (чем не элемент творчества); в цивилизованном обществе человеку создают комфортные условия. Чтоб тепло, сухо и сытно. А когда сухо, тепло и сытно, хочется подремать. И не хочется самобичеваний и самокопаний. Не хочется диссиденствований и торчаний с плакатами на площади. Даже водки с селёдкой не хочется. От скуки разве. Все ровно. Все УЖЕ хорошо. Царство Божие наступило. Не верите? Спросите у баптистов.

Стоит только сказать: Господи Иисусе, я уверовал в Тебя и признаю Тебя сыном Божьим, и... все. Примирение Бога с мамоной — разве не замечательно?

А зачем искать, когда все найдено?

Зачем стучать, если открыто?

Зачем обретать обретенное, открывать заново Америку?

Черт его знает, может, и вправду незачем. Но так хочется иногда!

В любимом фильме моем «Белое солнце пустыни» товарищ Сухов на вопрос: «Тебя сразу убить или желаешь помучится? — отвечает бандюге: Оно, конечно, лучше помучиться».

Бандит понял. А сын удивился.

Посмотрел на меня как-то по новому и спросил: «Ты мазохист, па?»

— Пожалуй да, — ответил я, — причем паталогический.

— Но зачем?

— А что ещё остаётся?

 

Как там сказал старик Гиппократ? Глупо приписывать все наши болячки и исцеления каким-то богам?

Глупо, конечно. Если это бог не отягощенного раздумьями обывателя —  какой-нибудь дедушка в сандалиях на босу ногу с крылышками и обручем над лысиной или безличный (и обезличивающий) Абсолют индуистов. Но если принять за основу «образ и подобие», а значит как минимум единое информационно-энергетическое поле, пуповину, связывающую нас с матерью Вселенной, мы вдруг с удивлением откроем для себя, что всякое движение ребенка ощутимо матерью и всякая его боль воспринимается ею, как ее собственная.

Уклонение от основополагающих правил, данных нам для нашего здорового и гармоничного духовного развития, причиняет нам боль, как причиняет боль ребенку поднесенная к его руке горящая свеча; особую боль, если свечу зажег любящий родитель. И на эту боль — через ту самую соединяющую пуповину — реагирует и Вселенная; разумная Сущность, наделившая нас разумом, потребностью к творчеству и решимостью отправиться на костер за убеждение, что Земля крутится вокруг Солнца...

Мне скажут: почему Бог допускает зло? Почему сейчас, в тот же миг не испепелит, не отправит в тартарары всех злодеев и тиранов?

Все и просто и не просто. И дело совсем не в том, что по законам причинно-следственных связей Богу следовало бы устроить очередной всемирный потоп, говорят, мы это уже проходили... Тираны не изрыгаются преисподней и не прилетают с Альдебаранов. Увы, но каждый из них рожден обычной, как миллиарды других, женщиной. Оттого всякий из нас и наделен бесценным даром — свободой выбора. Возможностью принять добро или зло. Стать Гитлером или Шекспиром, Рафаэлем или Менгеле, Корчаком или Ежовым.

Возможностью убить или воткнуть штык в землю и сказать: нет. Сделать или не сделать.

Разве это не прекрасно? И разве не делает это нас сильнее и реальнее всех олимпийских богов, зависящих в принятии решений от корпоративной конъюнктуры и трёх глухих старух?

Разве не прекрасно, что наше слово «нет», как и наше слово «да» могут стать да и нет в конечной инстанции. И, кто знает, возможно даже «стать» Богом, или зарасти лопухом забвения.

Выбор за нами.

Юрий ГОНЧАРЕНКО

​

​

 

Когда спадает первая пелена обаяния текстом (а Бочков и вправду очень хорош, и не только стилистически), приходит время пелены номер два, в которую либо входишь с головой норштейновским ежиком, либо, приостановившись, пробуешь со всем этим делом разобраться с каких-то более-менее прагматических позиций.

Самая прагматическая — это бинарное «хорошо-плохо».

Известно, что альтруизм как модель поведения человеческого самца в плане продолжения рода выигрывает у остальных моделей, построенных на всякого рода угнетении себе подобных. Жить по совести — правильно. И человечество идет себе вперед, демография форева, нас уже восемь миллиардов…

Все ништяк? Увы, совсем не так, как кажется. Сразу почему-то вспоминается ставшее крылатым выражение Джорджа Карлина: «Планета в порядке, это нам пизда!»

Ну да: войны, Путин и прочая хрень.

Что такое «хорошо» и что такое «плохо»?

У одного моего знакомого писателя была идея написать роман, в котором герою была предложена автором жутковатая роль — убивать младенцев, которые, если вырастут, станут монстрами а-ля Сталин или Гитлер. Я, помнится, отнесся к этой идее скептически. И не потому, что мы воспитаны на той самой «слезинке ребенка» Достоевского. А потому, что немного знаю историю. Никого убивать не надо, нужно вовремя поднапрячься и вместо монстра, заявившего «Германия для немцев», вырастить очередного не очень плохого акварелиста, они в определенных условиях вполне себе безобидны.

Вот какой я умный.

Ну-ну. Таких умных пруд пруди. И один другого краше. Вот ровно половина из восьми нынешних миллиардов. А Путин, во́йны и прочая хрень никуда не делись.

Вернемся к «плохо» и «хорошо».

Почему про «хорошо» нас надо убеждать, а «плохо» притягивает без всяких дополнительных пряников? Вот приходит крошка сын к отцу, а тот ему: «Ученые говорят нам, что жить правильно — выгодно. А ты не верь! Бей первым; не делай добра не получишь зла; не вздумай помогать ближнему — обязательно предаст; не давай денег в долг; выбирай в очередной раз Путина президентом». А сынок: «Фигня все это! Вот добро делать — это прикольно, Путин ваш отстой, мир во всем мире — это движение вперед, а не по кругу, и вообще злые вы, я от вас ухожу». И действительно пошел, как в знаменитой песне группы «Воскресение», — по дороге разочарований. В мир альтруизма и эмпатии.

Но ведь нет же. Пока все по Бочкову. Красивая одежка эсесовца, орлиный взгляд Воланда, изворотливость Катаева… И идем знамо куда.

Электрики прекрасно знают, что постоянный ток течет от одного полюса к другому. Но от плюса к минусу или наоборот? Тут единого мнения почему-то не наблюдается. Впрочем, важно ли откуда куда? Важно, что движения этого без разности потенциалов быть не может.

Так что со злом все понятно — без него никуда, так и будет толкотня на одном месте. А коли кому удалось его еще и очеловечить, так то, выходит, литератор или какой другой художник суть зело талантлив. Гоголь там, или, к примеру, Ален-Рене Лесаж.

Тут дело в другом — когда и зачем?

Еще во времена древних греков среди тогдашних драматургов сложилась традиция посоревноваться — кто кого сильней переврет. Кто победил, тот и на Олимпе, кочумает рядом с местными богами. Кто там остался в памяти потомков: Гомер, Софокл, Еврипид? Но, что интересно, ни один из них, персонифицируя зло, не героизировал его, не романтизировал, и уж тем более не сострадал ему. Так и повелось впредь: зло, фатум-судьба — суть вещи инфернальные.

Когда все началось? Похоже, в эпоху переоценки роли Церкви. Может быть, в Возрождение. Когда осточертело все это — инквизиция, вранье про идеальных божьих людей, про постулаты, коим почему-то не хотелось следовать. Вряд ли Лесаж с его «Хромым бесом» был первым, но точно это были не Вергилий и не Данте.

И тут как с цепи сорвались. Поперло.

Как древние греки, прости господи — кто кого во вранье переплюнет. Как там было у Булгакова: «Поздравляю вас, гражданин соврамши!»

Нету никакой на них управы. Так про бесов — мелких, крупных, в крапинку и полосочку — расписывают, словно пиво по субботам вместе в бане пьют. Словно кенты до гроба. И чем талантливее пишущий, тем ярче и привлекательней выходит зло.

А сие не есть правильно.

Тут вот какая штука — когда про дьявола (Сатану, Воланда, Вельзевула — сколько там у него имен) или про чертей всевозможных врут, то и фиг бы с ним, литература потому что, ей только на пользу. Но с некоторых пор начали врать про НКВД-КГБ. А поскольку народ читает мало, а телевизор смотреть не перестал, то врать про НКВД-КГБ стали в телевизор.

До этого писали-снимали более-менее правильно (во всяком случае, нам так казалось): представляли всю эту энкавэдэшную публику сволочами и садистами. А тут вдруг стали они, как бы это поточнее сказать, слишком киногеничными. Вроде бы и сволочи, а вроде и не все так однозначно. И этой сериальной мути стало вдруг очень-очень много.

И все остальное так же. Историю стали переписывать — тоже мягко и ненавязчиво — в пользу сталинистов-патриотов. И начали вдруг много-много снимать про замечательную жизнь в Советском Союзе. То есть настолько много, что действительно качественное кино как-то затерялось среди этой тухлятины.

Все это не имеет никакого отношения ни к привлекательности зла, ни к нравственности, ни к здравому смыслу. Тут другое.

Говорят, литература никак не влияет на человека. Торт, типа, отдельно, мухи — отдельно. Говорят, человек не меняется. Но при этом в фашистской Германии жгли костры из книг. В России культура уничтожается другим способом: нормальные книги и фильмы просто не пускают на рынок, заменяя эрзац-кино и эрзац-литературой (счастливы те, кто раньше в силу вторичности изготавливаемого ими продукта никогда бы не мог конкурировать с действительно качественным контентом).

То есть Путин и компания прекрасно понимают, что влияет и еще как влияет. Человек не хочет и не может оставаться таким, каким был по их мнению всегда: алчным сволочным бессловесным подонком. Толк писать хорошие правильные книжки есть. Их все же читают. Толк снимать хорошее правильное кино тоже есть. Его все же смотрят.

Так что толк в том, чтобы их запрещать, очень большой.

Путин и компания, по их мнению, все делают правильно. Они успешно выполняют поставленные перед собой цели: уничтожить в России вообще всё: спорт, культуру,  экономику, а заодно и человека —  нормального, мыслящего, свободного. И у них, надо признать, успешно получается.

Пока писал, приспела новость — издательский холдинг Эксмо-АСТ убирает из продажи книги Акунина и Дмитрия Быкова.

Дьявол вам в помощь, господа.

Одно смущает.

В школах учились, про постоянный ток помнят. Про плюс и минус. Про невозможность одно быть без другого знают. А закон сохранения энергии забыли. Напомнить?

Закон сохранения энергии: энергия не возникает и не исчезает, она может передаваться от одного тела к другому, а также один вид энергии может превращаться в другой.

Механическая энергия может уменьшаться, например, из-за трения. При этом механическая энергия переходит во внутреннюю: участвующие в процессе тела нагреваются.

И ведь вспыхнет.

Или, думаете, пронесет?»

Кирилл Павловский

 

 

 

Прочёл эссе Валерия Бочкова. Задумал было написать в ответ нечто критическое, но вышло в итоге нечто размышлительное. И ладно. Итак...

Написано живо, легко и с юмором, блестяще написано, чего уж тут лукавить. Некоторые факты, надеюсь что факты (например, штаны Жанны д`Арк), открыл для себя впервые. Визуализация зла четко совпала с собственными представлениями. Конечно же, Аль Пачино (Киркоров из известного мюзикла в крайнем случае) с одной стороны — Басков, Алина Гросу в молодости или Мальвина из Буратино — с другой.

В оценке булгаковского романа автор не нов, занимая, скажем так, центристскую позицию в отличие от крайних полюсов, кои олицетворяют... да тот же архимандрит Рафаил, к примеру, и  Э. Проффер-Тисли. Однако делает это весьма точно и метко. Мне тоже всегда казалось, что рабочее название  «Мастера и Маргариты» изначально было «Евангелием от сатаны», коим оно по сути и является. Замечательно подмечено о «скучности добра», но нелестно помянув Мастера (и совершенно по делу), автор мог бы все же отдать дань хотя бы жертвенности Маргариты, бросившей себя к ногам самовлюблённого ребенка, который сам не знает чего хочет, а потеряв любимую погремушку, вообще не хочет ничего. Жертвенность, как и прочая аномалия, есть нечто изначально божественное, но доведенное до абсурда и в итоге переформатированное до уровня своей противоположности, то есть по сути та же бесовщина. Но можно было, пожалуй, закопаться во всех этих нюансах, поэтому примем как есть. По второму препарируемому мелкому бесу (в литературной иерархии) есть пара вопросов. Несколько раз сталкивался с теориями и утверждениями, что сын турецко-подданного — выходец из-под пера все того же Михаила Афанасьевича, продавшего роман сиамским близнецам. Но в парадигму «бесовщины от Бочкова» Катаев вписывается гораздо успешней, чем Булгаков, поэтому согласимся — да, он тот еще бес. Несколько удивляет наезд автора на Остапа, мне всегда казалось — личность совершенно аполитичную, а во многом даже романтическую. Булгаковско-Катаевско-ИльфоПетровский герой не ангел, конечно, но и не демон, и даже не бес, коих на литературных полях пруд пруди, а совсем уж мелкий бесенок в сравнении с Троцким, Путиным и прочей чертовой сворой, просто кандидат для запечатления на церковном образке...

Кстати, о Церкви. Как по мне, рассуждения о толстых попах и Боге, одобряющем (попускающем) зло, уже настолько приелись, что рассуждать о них  впору не серьезным писателям-лауреатам, а желающим найти козла отпущения в пыльной и загаженной сорокалетним (столетним уже, пардон) топтанием пустыни наших страстей, эгоизма, лени и невежества. И ведь в конце концов, покупая красивые сочные груши у продавца — пьяницы, дебошира и алиментщика, вы (вдруг узнав о том) высыплете их ему на голову или все-таки купите? Так и Церковь есть стадо, в котором обитают не  только «эталонные» особи, но и толстые, худосочные, паршивые и.т.п. Продающий груши только продает их, сама суть груш от этого не меняется, не оскверняется нечистыми руками. Так и с религией. Христову истину не испачкают никакие грязные руки, истиной она была, истиной в конечной инстанции и останется, как ее ни интерпретируй. Однако не готов превращать мини-рецензию в богословский диспут. Пропущу и лениных-сталиных. Наша капля масла (или капля воды) под сковородку никакой погоды не сделают. Прописаны они там, куда и стремились, всерьез и надолго...

Вернёмся к литературе. И к кинематографу, конечно.

Если в отношении книги Булгакова был с автором совершенно солидарен, в отношении книги об Остапе слегка недоумевал, то выпад против Семёнова, Лиозновой и Штирлица-Тихонова, скажем так, озадачил. Хотя... И Толстой нападал в свое время на Шекспира, а Тургенев на Чайковского... Но обозначить «бездарной» книгу Семёнова, а название фильма идиотским...

Тут только руками развести.

Семенов, конечно, не Конан Дойл. Невеликий стилист, пожалуй. Нудноватый малехо,  согласен. Однако, в череде последователей своих, всех этих коржаковых- волкогоновых, да предшественников — кожевниковых-кочетковых, все же пятно довольно светлое. А других, по сути, и не было. Они, ясное дело, были, но читателю-зрителю других этих попридержали до поры до времени, а тут, вот вам пожалуйста, не совсем полное... Читатель-зритель, слаще морковки ничего не вкушавший, стрескал с удовольствием.

А название у фильма, на мой взгляд, просто гениальное. Ну какой «Майор Вихрь»? Какой «Щит и меч – 2»? Лиознова одним названием поубивала столько зайцев, сколько и в лесу-то не было. Впрочем, фильм и без своего «странного» названия получился бы шедевральным, режиссер сделала для этого все возможное. Эпизоды с эвакуацией Шлага, спасением Кет, разговор с генералом в поезде — настоящие жемчужины кинематографа. Мы выросли на этом фильме. Даже откровенные с точки зрения автора эссе нестыковки типа «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» (совершенно фантастичный кусок встречи Исаева с женой, к примеру) в итоге сработали по принципу чуда с тремя рыбами, да не тогда, в семидесятых, а потом, в начале двухтысячных, когда бывший кагэбешник в одночасье стал президентом России. Вы думаете, не нашлось тогда мальчугана, кричащего «А король-то голый!»? Сколько угодно. Но народ не внял. Народу явили душку кагэбешника Штирлица-Исаева-Путина, народ умилился и сдал страну комитетским под музыку Таривердиева в исполнении Кобзона. А потому что милота неимоверная...

Впрочем, об этом-то автор, в конечном счете и сказал. А вот о чем не сказал (не вписалось в тему), так это о том, что есть фильмы и книги, которые держат на плаву. Не давая упасть, изгадиться, осволочиться, потерять границу между тем, что называется Свет, и тем, что называется Тьма. Но мы это вроде бы и сами знаем...

И заключительная часть эссе, в которой автор откровенно предполагает, что само искусство как таковое — прямая дорога в ад. Случается и так, конечно. Но в противовес судьбам Модильяни, Шилле, Сёра, Калло (или, может, в дополнение)  давайте вспомним расстрелянных Лорку, Мандельштама, Павла Васильева, отдавшего жизнь за независимость чужого народа Байрона, оставшегося вместе со своими воспитанниками и отправившегося с ними в газовую камеру Треблинка Хенрика Гольдшмита (настоящее имя Януша Корчака).

Это не потому что я не понимаю законов жанра и лезу в чужой монастырь со своим уставом. Просто, опуская занавес мрака, попробуем обронить в него хотя бы згу, вечную божескую искорку, которая,  как и искорка бесовская, теплится или горит в каждом из нас.

Такой маленький-маленький противовес.

А эссе прекрасное. Тут и говорить нечего.

 

Юрий Гончаренко

 

 

 

 

 

 

​

Читал в два этапа. Так, в два этапа, и писал эти заметки.

 

1.

Первая половина «Папы» словно с меня скопирована.
До религии и философии души (по овечек включительно) — очень хорошо; далее, как по мне, пошла банальщина... Нет, не банальщина. Просто я этим переболел уже лет десять как.
О Боге (сорри, что проецирую на себя) — либо хорошо, либо... В общем, человек верующий все равно останется при своем и тихо посмеётся, а неверующий не приблизится к Богу ни на сантиметр.
Здесь, как и многие другие, автор, как мне кажется, смешивает церковь как собрание верующих во имя Христово с церковью как институтом.
Кстати, к битью поклонов и целованию поповской руки никто никого не принуждает. Как и к слезам, которые вдруг начинают течь и которые стараешься загнать обратно, чтобы не потекли в два ручья.
И тут уже иной раз просто не устоишь на ногах, и опустишься на колени перед великим этим Светом, в лучах Которого чувствуешь себя крохотной частичкой. Но частичкой не безличной, а бесконечно любимой, частичкой единого великого Целого.
Этого нельзя передать словами....
И тогда все уходит куда то на задний план: целование рук, свечи, милостыни, устои, каноны... Есть только Небо, сошедшее на миг на землю и тебя, и всех стоящих в храме, хороших и дурных, честных и лгунов, крутых и нищих.
Да, не понял формата произведения, вроде рассказ, но для рассказа длинноват, а в рамки повести как-то не влезает, по крайней мере первая часть.
На мой взгляд, затянуто, но, чудо, первая половина очень хороша. Вообще, автору превосходно удаются черты, штрихи и фрагменты, до тех пор, пока он реально не начинает лезть в космическую вселенскую философию. Его сила — именно в простоте, тут он на коне.
Очень понравился момент, где отцу говорят, что он стал «независтником» именно по той причине, что понял: ему ничего не светит. Смеялся. Классно. И верно, между прочим.

 

2.

Вот, а говорят, после классика тут ловить нечего. Где там! Тема вечная и всегда по-разному звучит...
Отец — личность противоречивая, то «наблюдает» и «не завистничает», то монашек хает и двери магазинные пинает. Ну, да так наверное у всякого думающего человека. У человека Живущего. Пусть горячий или холодный — не «теплый» главное.
А ангел с бесом испокон по соседству гнездятся...
Дочитал, понял — список любимых авторов пополнился новой фамилией. И внутренне похвалил самого себя: во ведь какой прозорливый! Ещё с «Утомлённых стронцием» его отметил.
И ещё. От предыдущих слов своих про формат и про затянутость отказываюсь. И с форматом согласен, и затянутости никакой нет.
Только с философией о счастье не согласен, поскольку счастье не категория есть, а состояние — здесь и сейчас. Счастье в том, что у тебя есть такой отец, с которым можно просто поговорить. И окно чердачное — счастье. И ночь эта.
И счастье, когда последнюю строчку дочитываешь и сидишь недвижимо, и смотришь перед собой в никуда. И улыбаешься тихо.

 

Юрий Гончаренко