Российский антивоенный
журнал
Михаил Ляшенко
Из причетей по прошедшим временам
1. ЭПОХА
... даже летим к созвездьям, (…)
даже в Америки ездим.
Евгений Евтушенко
Забытый сон, сказать?.. Нет, было! —
Эпоха вывернулась вспять.
В который раз? — Да ну, считать!
А нам как раз и засквозило,
как в приоткрытое окно,
иным ассортиментом мыла,
запретной музыкой для ног,
сигарным дымом и парфюмом,
и сумрачной германской думой,
и ветром странствий и дорог,
и фанфаронством балагана,
и горькой правдою кино,
где выступают дзампано
и пьют мартини ивмонтаны,
где точность позы, верность жеста,
свод наработанных манер,
как обещание блаженства —
учись, советский пионер,
красиво жить!
Но что еще?
Ну, скажем, гамбургский взять счет,
на трезвый скепсис право или
те футы нужные под килем.
Свобода? — Да. Но и регламент.
И даже философский камень, —
он где-то там, не глубоко —
под легкой патиной веков…
Но патине теперь не время —
эпоха ногу ставит в стремя,
торит эпоха звездный путь,
эпоха обнажает суть —
Бахауз и Ле Корбюзье
уже разметили планету
с расчетами до миллиметра,
и скоро музыка «yhe- yhe»
объединит народы мира,
и под бряцанье этой лиры
заменят прежних королей
новорожденные кумиры,
велосипед освоят принцы,
ну, а принцессы — самокат,
кутюр на площадь выйдет в джинсах,
а модным шкарам кто ж не рад!?
И мы наводим с ним мосты,
с тем миром мы почти на «ты»!
К тому ж, наш Спутник выйдет вскоре
парить в космическом просторе,
Гагарин учится летать…
Эх, мамочка моя ты мать, —
живи, чтоб песни распевать!
А тут вот общий туалет
и двор, булыжником мощенный,
от крыс котам покоя нет,
служивый контингент, их жены
и дети, дети, дети, дети —
те, что главнее всех на свете!
Кто тут разбойник, кто казак
навскидку я б и не сказал —
есть и вожди тут краснокожих,
и капитаны в надцать лет,
Тиль Уленшпигель — шпага в ножнах…
Да и кого тут только нет.
2. МОРЯК
И вот они… Семья, как все.
А приглядеться — не совсем…
Точней — совсем-совсем другие, —
блаженные, сказать? Какие?
Старлей — понятно — парень-гвоздь,
и холоден, и непреклонен,
несуетен, как вор в законе,
надежен, как земная ось.
С младенчества, небось, не плакал,
а тут вот взгляд от взглядов прятал,
как будто он незваный гость.
Прикид загранный, но и строгий —
как неслуживого жена,
почти прозрачная, она,
что записная недотрога,
в себя, как в сон, погружена.
И мальчик… Детский паралич —
тогда так называли эту
перспективу без просвета
больные ноги волочить…
И ничего никак врачи…
Смирись.— Вот так вот.— И влачи.
А мальчик прибран и ухожен.
И кортик есть, и сабля в ножнах,
индиго темного матроска,
на рукаве нашивка биркой,
тельняшка в узкую полоску,
конечно же, и бескозырка
с блестящей надписью «Варяг»,
по синим лентам — якоря.
И портупея с кобурой,
и только шаг вперед и — в бой!
Но при сей форме моряка,
он наблюдал издалека
за ходом дворовых ристалищ —
двор инвалиду не товарищ,
пусть он в матроске и с оружьем.
И он себя не обнаружит,
чтоб у невидимой границы
смотреть и ждать, ждать и томиться.
Но — «Дети, в школу собирайтесь —
уж петушок давно пропел».
И мирно разбредались рати
к предметам школьным и тетрадям.
Арена жарких бранных дел,
двор к двум по будним дням пустел.
Тут он с опаской выходил
и, убедившись, что один,
играл в войну с самим собою,
и отдавал команды: «К бою!
Вперрред! За ррродину! За мной!» —
и сам себя вел за собой,
с блестяшкой сабли наголо
и с черным жестяным наганом
вел непослушными ногами
себя в отчаянный галоп.
«За мной, матррросы! В бой! Вперрред!» —
и эхом: «…на крондштадский лед…»
И круг за кругом, и еще…
А двор булыжником мощен…
Да, нездоровое влеченье
смотреть, не в силах превозмочь,
на эту радость и мученье,
горя хоть чем бы да помочь.
Сказать родителям… Но что?
Сказать, что все я понимаю —
их отрешенность, их ожог ,—
и мало ль кто всю жизнь хромает,
и, все ж, все будет хорошо:
прогресс изобретет вакцину,
вакцина та должна помочь,
а там, глядишь, родится дочь —
моральная поддержка сыну…
И что?
Увы! — прогресс… вакцина…
И, все же, все же: «Братцы, к бою!»
И он ведет их за собою —
отряды, роты и полки.
Вот так воюют моряки,
не чуя непослушных ног…
А что потом?
Потом — кино.
Пройдут египетские фильмы
и европейские им вслед,
американские за ними,
эпоха поменяет имя
и антураж, и звук, и цвет,
и в свой черед сойдет на нет,
как талая вода в песок.
На этом, собственно, и все.
Михаил Юрьевич Ляшенко. Родился в 1946 году в Воронеже, где и учился. Однако давно уже проживает в Грузии, в Тбилиси. Художник по первой профессии, как поэт публикуется с 90-х годов прошлого века.
Произведения Михаила Ляшенко публиковались в журналах «Знамя», «Эмигранская лира», «День и ночь», «Дети Ра», «Футурум ART», «Зинзивер», «Русский клуб», «Альтернатива», «АБГ», «Русское поле», в альманахах «Мтацминда», «Мансарда», «Ямская слобода», «Под небом единым», в ряде коллективных сборников и в других местных и зарубежных изданиях.
Автор четырех поэтических книг.