Я бы не отказалась,
если бы мне удвоили сутки…

​

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Наш собеседник - Вита Штивельман.

 

РАЖ: Вита, у нас на сайте РАЖа вышла подборка ваших оригинальных стихов, а также ваши переводы. Кроме того, что вы поэт и переводчик, вы еще прозаик, эссеист, культуртрегер, автор и одновременно продюсер собственных культурных проектов, которые были реализованы в разных частях света... Скорее всего, мы еще и не все перечислили. Расскажите, пожалуйста, о себе.

 

Вита Штивельман: Спасибо за лестную характеристику.

О себе можно говорить как бы в двух направлениях: видимом и невидимом. Мне кажется, невидимое важнее, и здесь я — просто неповзрослевший ребёнок. Поэтому, когда мне делают комплименты вокруг цифр возраста (вроде столько не дашь), то я отвечаю: «а по мозгам мне вообще пятнадцать...»

Если же говорить о видимом, то родилась я в Черновцах, выросла в Казани, девять лет жила в Израиле, а последние четверть века живу в Канаде, в Торонто. У моих родителей и вообще в семье было принято одинаково чтить научно-технические и гуманитарные дисциплины. И я всю жизнь действую и там, и там. Поэтому и затеяла клуб физиков и лириков под названием Club EtCetera. Сначала люди пугались такого диапазона, а потом стали воспринимать и приобщаться. Ведь противоречие между этими двумя видами креативности — не более чем стереотип. На самом деле «физика» и «лирика» поддерживают, обогащают и подкрепляют друг друга. У нас много этому подтверждений: и в малоформатных встречах, и в поэтических спектаклях, и в международных фестивалях.

 

РАЖ: У вас много серьезных наград от правительства Израиля и Канады за вашу деятельность в области культуры. Расскажите, пожалуйста, об этом, о ваших проектах. Как вы все успеваете? У вас в сутках точно 24 часа, не больше?

 

В.Ш.: Я бы не отказалась, если бы мне удвоили сутки…

Всё происходит под зонтиком этого самого клуба EtCetera: для каждой инициативы определяется область действия, создаётся творческая группа, подтягиваются помощники и единомышленники.

Самый давний из наших проектов — ежегодный фестиваль еврейской культуры, называется «Ot Azoj!» — это словечко означает «Вот так!» на языке идиш. Обычно он происходит в марте (первый был в 2014-м), и люди приезжают в Торонто. В этот раз мы провели его в мае, приурочив ко Дню Независимости Израиля. В этом году наш «Ot Azoj!» был гастрольным: мы выступали в пяти городах США, проехав вместе с творческой группой маршрут от Тихого океана до Атлантического, от Калифорнии до Нью-Йорка. В каждом городе вместе с нами (канадцами) выступали местные творческие силы. Фестиваль был благотворительным, собрали немало денег и перевели в израильскую Скорую Помощь, она называется Маген Давид Адом.

Самая резонансная наша иницитива называется In Flanders Fields («В полях Фландрии»), это литературно-этнический проект, суть которого — переводы одного знакового канадского стихотворения на разные языки. Надо заметить, что канадскую литературу в мире знают плохо. И не только в мире: канадский иммигрант нередко узнаёт ключевые имена и события от своих детей-школьников. Так и я узнала стихотворение In Flanders Fields и его волнующую историю.

В Канаде и других странах Содружества день памяти павших солдат отмечают 11 ноября — это день окончания Первой мировой войны. Иногда этот день называют Днём Маков, потому что символ этого дня — алый мак, приколотый на грудь. Многие носят эти маки весь ноябрь, но чаще всего люди не задумываются, откуда они взялись. Можно догадаться, что красные цветы ассоциированы с погибшими, но почему именно маки?

Стихотворение о маках, цветущих в полях Фландрии, написал канадец Джон Маккрей (1872 — 1918). Он был поэт, врач, художник, участник Первой мировой войны. Стиховорение написано под впечатлением гибели его друга во Фландрском сражении, под Ипром. Этот текст стал классикой, канадские (и австралийские, и новозеландские) школьники его хорошо знают.

Я узнала это стихотворение относительно недавно, несколько лет назад. Оно меня впечатлило, и было ещё что-то будоражащее — я не сразу поняла, что именно. Потом вспомнила: в романе Ремарка «На западном фронте без перемен» один солдат сошёл с ума, когда пехота шла через маковые поля — ему привиделось, что это озёра крови…

Стихотворение я перевела, перевод был прекрасно принят, его даже читали по разным русским радио перед минутой молчания. А потом я подумала, что все иммигранты (не только русскоязычные) в том же положении: не знают канадской истории и литературы. Я немало занимаюсь Canadian Cultural Mosaic (мозаикой культур), и у меня есть знакомые литераторы в разных этнических общинах. Бросила клич по людям: пусть переводят это стихотворение на свои языки, или ищут знакомых переводчиков для этого. Сначала переводы поступали только от канадцев, потом и со всего мира. Теперь в нашей коллекции 64 языка, и все переводы можно видеть на нашем сайте...

 

РАЖ: Вы оптимист или пессимист?

 

В.Ш.: Пожалуй, я оптимистический пессимист или пессимистический оптимист...

 

РАЖ: Вы пишете и говорите на трех языках. Считаете ли вы при этом русский по-прежнему родным?

 

В.Ш.: Даже если бы я не хотела так считать, всё равно думаю я на русском. Но я как раз хочу считать русский родным: язык не виноват в теперешней войне. Точно так же как не виноват был немецкий в предыдущей.

 

РАЖ: Есть ли у вас желание побывать в России? Если не сейчас, может быть позже? Осталось ли в России что-то, что может вас заинтересовать?

 

В.Ш.: Конечно, есть. Особенно в Казани, где я выросла, да и в обеих столицах у меня полно друзей.

 

РАЖ: Как, на ваш взгляд, развязанная Россией война изменила интерес на Западе к русскоязычной культуре?

 

В.Ш.: Изменила, конечно, и — что там Запад — я в себя заглядываю, и на многие вопросы не нахожу ответа. Один из своих проектов (он называется «Три вопроса») я начала именно потому, что пыталась осмыслить связь между русскоязычной культурой и войной.

Первый толчок был в первые же дни войны: какой-то большой чин Русской православной церкви разразился проповедью о том, что началась священная битва России против Запада, потому что у нас свой путь. Я похолодела от ужаса и отвращения, но вдруг вспомнила, что мои любимые блоковские «Скифы» — это ведь тоже о «своём пути».

Второй толчок был летом, через полгода после начала войны. Я готовилась к вечеру памяти Арсения Тарковского, а это один из самых любимых моих поэтов,

У меня даже была программа, называлась "Все Р и Ль", это из стихотворения «Словарь» про русский язык. Я очень его люблю, и до войны я обязательно читала бы его. Но первые его строчки такие:

Я ветвь меньшая от ствола России.

я плоть её, и до листвы моей...

Никто и ничто на свете не заставит меня разлюбить эти строки, но радость их произнесения мне отравили.

 

РАЖ: Сталкивались ли вы на Западе с проявлениями негативных отношений к русской культуре в связи с войной? Как вы относитесь к случаям, когда на западе отменяют концерты русских исполнителей, писательские мероприятия?

 

В.Ш.: Для ответа придётся рассказать подробнее о проекте «Три вопроса» — это видеонтервью с деятелями культуры, и всем я задаю одни и те же три вопроса о войне и русской истории и словесности.

Получаются интереснейшие интервью. Среди участников есть люди очень известные, такие как Дмитрий Быков, Дмитрий Бобышев и недавно ушедший Бахыт Кенжеев, есть и малоизвестные, но замечательные динамичные интервью получаются со всеми.

Вопросы вот какие:

Споры славянофилов и западников начались около двухсот лет назад. Как, по-вашему, связана ли эта тема с катастрофой войны в Украине?

Есть ли русские стихи, которые вы разлюбили после начала войны? Если есть, то какие?

Что бы вы хотели сказать тем, кто живёт в РФ и, рискуя свободой, открыто выступает против войны?

 

Большинство моих собеседников находятся, как и я, вне России, то есть в относительной безопасности. Для россиян я формулирую третий вопрос следующим образом: как у вас хватает смелости открыто выступать против этой войны. Среди участников проекта есть москвичи Вадим Жук и Ася Аксёнова, и их я спрашивала именно так.

 

Плэйлист проекта со всеми интервью здесь:

https://www.youtube.com/playlist?list=PLnNTFrv0zEhpHV0LhcwfOYO0QxXit7RHr

 

РАЖ: Чем вы можете объяснить рост на Западе пропалестинских настроений, причем, казалось бы, в таких передовых средах, как вузы?

 

В.Ш.: Не вижу в этом ничего удивительного. Нарратив «Израиль — страна апартеида» диктуется чистейшей выгодой. Неудобно и финансово убыточно освещать ситуацию как она есть: полумиллиардная лига арабских стран стремится уничтожить крошечный Израиль. Удобно и финансово прибыльно преподносить события так, как будто огромный Израиль пытается уничтожить маленькую Газу. Средства для зомбирования масс стары как мир: рассказывается только полуправда, «вторая половина истории». Не сочтите за ячество, отвечу собственным стишком. Надеюсь, аналогия не покажется чрезмерной.

 

кому непонятен прогресс мировой,

вот кратенько вам о второй мировой.

 

в германии были свои города,

заводы и школы, поля и стада

и людям бы жить без тоски и печали,

но только на них агрессивно напали.

 

напали, забыв про гуманность и честь,

забыв, что добром не кончается месть,

поправ человека святые права

и свастики им запретив рисовать

 

напали бесстыдно, напали жестоко,

ведь немцы одни, а противников много.

противники, видно, свихнулись с ума:

бомбили дороги, бомбили дома,

жилые дома, и больницы, и школы,

где мирные жители учат глаголы,

бомбили ни в чём не повинных людей,

рабочих, и женщин, и даже детей.

 

конечно, у этой агрессии пылкой

какие-то были свои предпосылки,

ну, было там что-то из ночи хрустальной,

но им отвечали непропорционально,

тут каждый своё захватить норовит,

устроили форменный апартеид.

 

германию всю поделили на зоны

и жуткие установили законы,

и беженцев бедных огромный поток

тогда в аргентину поспешно потёк...

 

однако сегодня мы скажем: пора

нам всем выходить на дорогу добра,

на путь просвещения, разума, света,

ах, как же давно мы мечтаем об этом,

на путь толерантности, мира и счастья!

свободы — как требует social justice!

пусть каждый о войнах свободно напишет

точнёхонько то, что указано выше.

 

а кто не согласен — ну этакий груздь

умоется собственной кровушкой пусть.

 

РАЖ: И последний вопрос. Куда катится мир? Есть ли у него шанс прикатиться к какому-то более-менее светлому будущему?

 

В.Ш.: Мне кажется, светлое будущее — это что-то из советской эпохи. Давайте жить сегодня и сейчас, и добавлять света в это самое сейчас...