​

 

​

​

​

​

​

ПОД РОЗОЙ

​

​

О том, как говорить с подростками на сложные темы — смерти, болезни, семейного разлада, — написано немало полезных книг в жанре нон-фикшн. Правда, пишутся и издаются они в основном — а с усилением в России скрытой и открытой цензуры почти исключительно — за пределами страны, но они есть. Художественных же, тем более написанных на русском языке произведений, которые могли бы увлечь подростка настолько, чтобы перебороть возрастное отторжение сложного, болезненного и тревожащего, — гораздо меньше.

Книга «Хей, соколы, или Мой папа — Муравьев-Апостол» встраивается в этом смысле в не обширную, но очень достойную когорту, представленную, например, повестью Мюда Мечева «Детство в Пуговичном переулке» (она была написана в 80-е годы ХХ века, но впервые опубликована в 2022 году, уже после смерти автора, известного художника), книгами Юлии Яковлевой о подростках времен сталинских репрессий и блокады Ленинграда во Вторую мировую войну, повестью Ольги Громовой «Сахарный ребенок» о детстве в самое страшное время советского тоталитаризма, «Полынной елкой» Ольги Колпаковой, рассказывающей о высланных немцах Поволжья.

Повесть «Хей, соколы, или Мой папа — Муравьев-Апостол» издана русскоязычным немецким издательством FRESH Verlag (Duisburg. 2023. Иллюстрации — Юкки) в серии Sub rosa. Устойчивое выражение «под розой» появилось в Древнем Риме, где розу, символ молчания, вешали над столом во время пиршеств в знак того, что о сказанном за этим столом следует молчать в любом другом месте. В Средние века розу изображали в исповедальнях и на потолках комнат, где происходили секретные разговоры.

Теперь европейское издательство публикует на русском языке «под розой» произведения авторов, по различным причинам пожелавших остаться неизвестными. Главная из этих причин: они живут в России и пишут о войне с Украиной. Трудно придумать более выразительный, чем эта роза, символ позорного тоталитаризма, в который вновь скатилась Россия.

А главный герой повести «Хей, соколы» — двенадцатилетний Вася, мальчик из интеллигентной московской семьи. Вот он проводит лето на даче, где «целыми днями гонял в футбол с соседями — Валькой и Серегой, а потом мы купались или ездили на великах до станции. Говорить с ними было особо не о чем, они почти не читали книг, учились в спортивной школе и головы их были забиты соревнованиями и сборами. Но люди оказались неплохие. Вечерами мы бегали «на костер», где собиралась вся местная молодежь — и дачные, и деревенские. Это была полянка на опушке березовой рощи. Холмик, вид на Пахру, кострище и разложенные кругом бревна. В основном туда сходились старшие, пили пиво, курили и ругались матом. Если бы мама знала, никогда бы не отпустила, да кто же о таком рассказывает? Валька иногда курил. Я попробовал пиво — и долго отплевывался. Смысл пить такую дрянь?»

В общем, обычный мальчик. Но в Москве 2022 года он уже не может считаться обычным, потому что его родители не утратили совесть и разум. Они страдают, впадают в отчаяние от войны, которую начала их страна, и считают своим долгом хоть как-то помогать людям, жизни которых эта война разрушила. Вместе с друзьями, с которыми еще совсем недавно ходили вместе на шествия против всяческих несправедливостей, вторгающихся в жизнь, пели на кухне под гитару (песня «Хей, соколы» была из любимых), называли друг друга по именам героев книг и исторических событий (Васин папа был декабристом Муравьевым-Апостолом), — теперь они помогают беженцам из Украины добраться через Россию в Европу. Среди беженцев часто встречаются Васины ровесники, и это помогает ему особенно ясно почувствовать, какая трагедия случилась у людей в Украине по вине его страны.

С тем, что узнаёт о происходящем там, он соотносит теперь буквально все, что составляет содержание его жизни: «Люди ехали из-под бомбежек, потому что оставались без домов. Зато со своими собаками и котами. Тут я подумал о Ромке — если дом вдруг разбомбят, у него останутся попугайчики. А им нужно специальный корм и всегда свежую воду. А у Саньки рыбки — и вот рыбок точно с собой не увезешь никуда. Интересно, пустят ли с аквариумом в поезд? В самолет точно не пустят. Точно ли я хочу кота?»

Вася не обычный мальчик еще и потому, что его делает таковым жанр этой книги. При абсолютно реалистической повествовательной манере она полна волшебных героев и событий. В квартире у Васи, например, живет домовой, и этот домашний домовой вовсе не единственный его необыкновенный знакомец.

Васиному домовому повезло, а многие другие оказались бездомными из-за войны, как и люди. «Три войны пережил — с хранцузом, да с немцем, да промеж своими... Думаешь, мы не знаем, что в мире-то творится? Москва горела — у меня в ней отец горел. С голоду люди дохли — у меня брат за Волгой так и помер со всей семьей своей, не пережил. Немец бомбы кидал — сестру убил. А у сестры детки были, да все на юге сейчас, их на метле солдат забрал проходящий, а солдат-то был с югов, все там племяшки мои — кто в степях, кто у моря, а война и к ним пришла, откуда не ждали», — рассказывает один из них.

А Васина прабабушка, живущая в Киеве — ведьма. Самая настоящая колдунья, хоть Вася и общается с ней во вполне современном мессенджере. Однажды, когда в московскую квартиру является полиция, чтобы забрать беженцев, прабабушка в мессенджере подсказывает Васе, как открыть портал в свободу с помощью колокольчика, который давно, еще до войны, подарил ему художник на Андреевском спуске в Киеве. За дверью, открывшейся прямо в стене, Андреевский спуск и виден — туда, в свободу, уходят от погони беженцы, мама с сыном.

Но если определять главное качество повести «Хей, соколы», то им будет даже не причудливая смесь реалистичности и сказочности, а — ощущение нормы. В этом смысле повесть отличается от многих детских книг, в которых тоже говорится о сложных жизненных ситуациях. Она не просто объясняет с помощью правдоподобной и увлекательной истории, что такое добро и зло, хотя делает и это, — она буквально пронизана ощущением нормы. Как ни странно, для литературы, в том числе подростковой, это редкость. Норма явно кажется большинству писателей скучной — куда интереснее описывать отклонения от нее. В этой же книге нормальное человеческое сознание, мировоззрение, миропонимание мальчика Васи накладывается на чудовищную жизненную ситуацию, в которой оказались все подобные ему, его родителям, их друзьям нормальные люди во время войны. И это буквально спасает читателя, его сознание, которое жизнь старается изломать и приспособить к подлости. Войне не удается это сделать в книге именно потому, что людей, обладающих волшебным сознанием нормы, оказывается много:

«Потом начали подключаться какие-то совсем незнакомые мне люди. «Это из Израиля, а это из Болгарии. А это из Чехии. Все свои». Эти «все свои» совали в камеры своих котов, собак, крыс и даже ворон, шуршали, зависали, превращались в картинки, возвращались обратно.

... Сейчас, когда я пишу это, мне кажется удивительным, как много я помню. Лица, раны, голод, мат на русском, украинском, английском, снова лица: Интендант, папа, Санек, Ромка и его родители, бабушки и прабабушки, домовые и коты. Наверно, самой большой сказкой в моей жизни стало, что мы все выжили — даже кот Баюн, всего-то пол-лапы потерял. И сестренка родилась здоровой, и теперь у нас в роду две самых настоящих ведьмы, а я наконец могу расслабиться, потому что боюсь чудес».

Не страшным, а счастливым чудом станет день, в который повесть «Хей, соколы» начнет продаваться в любом книжном магазине любой страны мира. Не под розой.