Кирилл ПАВЛОВСКИЙ

АЛЕКСЕЙ НАВАЛЬНЫЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

​

 

Извиняюсь за то, что придется для начала цитировать свое. В моей пьесе «Молитва Франсуа Вийона» есть такой пассаж:

«Автор: Это у нас типа Христос пришел? Это гарант, что ли? 

Затворник: Нет, Путин не Христос, упаси бог. Христос же не ястреб, он голубь.  Маленькая нахохлившаяся никчемушная птичка. Возможно, он и сам не знает. Возможно, даже бог этого пока не знает. Какие-нибудь пацан или девчонка из тех, кого упекли у нас за решетку. Которые неизвестно почему затупили и вышли против кучи омоновцев с плакатом «Нет войне».  

Автор: И чего теперь дальше? Содом и Гоморра?

Затворник: У меня совсем другие планы на дальше. Бог больше не будет экспериментировать с человечеством. Он уже это делал, и всегда выходила ерунда какая-то. Христос придет или уже пришел скорректировать вводные. И он это сделает, в пользу любви, а может здравого смысла… И снова ничего не получится. И дальше опять пойдет по накатанному. Потом он придет еще раз, и еще раз… Вот что будет».

Когда пьеса писалась, Алексей Навальный был жив. Он еще был во плоти и крови, он всегда выбирался из самых худых обстоятельств, одни ему подкидывала система, в другие он загонял себя сам. О нем спорили, с ним многие не соглашались. Кто-то сомневался. Настоящих (не фанатиков, а осознанных) сторонников, понимающих – что и зачем он делает, было в масштабах страны не так чтобы и много. Может быть, десятки тысяч, возможно, даже пара сотен тысяч. Это еще не армия, увы. И конечно, никто не рассматривал Навального в роли Христа. Когда «Живой гвоздь» предложил игру в выборы, то в ней Алексей проиграл Ройзману.

Он был один из многих. А потом, сразу после убийства (других интерпретаций его смерти история не приемлет), он стал единственным. Он стал первым. Он стал знаменем.

Две цитаты.

Ирина Карпинос:

Сегодня умер бог, и близость воскресенья

не всем ещё ясна. Сегодня умер бог.

Признай, Ерусалим, что с этого мгновенья

твой мир уже другой, хорош он или плох.

Леонид Каганов:

Теперь далеко отсюда пустая стоит могила. Мы ждали, что будет чудо, а это оно и было. Оно говорило с нами, бесплатно дарило веру поступками и словами, иронией и примером. Для нас исполнялась снова библейская злая драма, когда исцеляют словом и гонят барыг из храма, где нравятся миллионам, идут по статьям предвзятым, сдаются Синедриону, чтоб в пятницу быть распятым — за то, что не терпят фальши, за то, что горят за дело. И кто удивлён, что дальше исчезло земное тело? А дух оживёт в экранах и встанет живой иконкой, и будут дрожать тираны под толстой бетонной шконкой, а дух растворится в слове, в краю бесконечной дури, в стране палачей и крови, в культуре убийц и тюрем, где оттепель сходит в осень, где шутки звучат всё реже, где правду не произносят, а тоже зачем-то режут, где бес марширует голым и трудно его не видеть, где учат дворы и школы заткнуться и ненавидеть, где люди, простые люди, запутавшись в быте склочном, не знают, что дальше будет, и верят каналам сточным. А те, кто увидел чудо, закрыли на кухнях двери, втыкают иголки вуду, читают псалмы и верят, что камень в груди убийцы, трусливой холодной твари, однажды закончит биться и миру покой подарит, и в небо сорвутся тромбы багровых кремлёвских башен и сразу затихнут бомбы на землях соседских пашен, потом отгремят балеты, потом побегут сучата, и воздух запахнет летом, и можно уйти из чата. И словно тепло и воду, антенну и газ со светом, к нам в дом подведут свободу, раз ты говорил об этом... Но время придёт, рассудит, сорвёт с палачей одежды, и сделают это люди, которым ты дал надежду.

 

Анализируя историю (христианства, движения хиппи, рок-культуры, да мало ли чего еще) начинаешь их сопоставлять с нынешней ситуацией. И выходит, что куда ни кинь, а практически все роли уже расписаны. И если наблюдается некая вариативность с претендентами на лавры царя Ирода или, допустим, Че Гевары, то роль Христа уже отписана. Дикси.

Сразу после смерти Алексея появился мем: «Юноше, обдумывающему житье, решающему делать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь, делай ее с Леши Навального».

 

Итак, мы имеем.

С одной стороны довольно серьезная пропагандистская машина в лице государства, которое незамедлительно вместе с военным начало давление на российские мозги, и в числе прочего взялось рьяно контролировать процесс воспитания. «Разговоры о важном», возврат в изучаемую в школе литературу Николая Островского и Александра Фадеева, появление среди воспитателей и учителей так называемых «героев СВО». Что сказать, мощно. «Комиссары в пыльных шлемах» возвращаются.

А идол нужен. Ну не может быть идолом чучело, которое достали из холодильника и в очередной раз посадили на трон.

И все вроде бы правильно и по делу — вот вам, получите новых идолов в лице новоявленных героев СВО. Если бы был жив Навальный, тогда безальтернативно.

После его смерти другое дело. Он гораздо более подходит на роль комиссара. И это знамя – вот оно, полощется. Чистое. Незамутненное. Под это знамя и встать не грех.

Тем, кто сейчас играет в куклы и собирает наклейки, уткнулся в айфон и не видит ничего вокруг, невозможно что-либо искусственно поместить в их абсолютно независимые от нашего влияния мозги. Они живут в своей независимой реальности, общаются на своем, независимо от нашего влияния сконструированном языке. Они нас просто не видят. Не слышат. Нас для них либо нет, либо мы для них обслуживающий персонал. Да, этому поколению можно попытаться втереть про «Суровые годы уходят, борьбы за свободу страны! За ними другие приходят, они будут тоже трудны». И втирают. Но...

В России всегда «но».

Когда они убили Навального и, благостно перекрестившись, успокоились — «ну вот все и кончилось», они не оттянули свой конец, а приблизили.

В христианство народ еще не наигрался. В новую религию он еще даже не начал играть. Новая инквизиция будет похлеще прежней.

Все, что меня касается, все, что тебя касается, все только начинается...

 

​