Российский антивоенный
журнал
Инна КУЛИШОВА
ИННА ГРИГОРЬЕВНА КУЛИШОВА – поэт, переводчик, филолог.
Родилась 21 марта 1969 года в г. Тбилиси. Окончила филологический факультет Тбилисского государственного университета им. И. Джавахишвили, там же защитила диссертацию по поэзии Иосифа Бродского (1998).
Публиковала стихи, эссе, статьи и переводы в поэтических антологиях, сборниках и периодических изданиях России, Грузии, США, Израиля, Украины, Англии, Польши и т.д.
Автор книг стихотворений: «На окраине слова» (Тель-Авив, 2000) и «Фрески на воздухе» (Москва, 2014). Составитель «Антологии грузинской поэзии на русском языке (X-XXI вв.)».
Живёт в Тбилиси.
«Инна Кулишова – поэт страдающий, мятущийся, нелегкий для чтения. Однако ее поединок с миром – талантлив, ей есть чем обогатить взыскательного читателя».
Бахыт Кенжеев
* * *
На тебя глядит глазами ясными
глазами мутными
в инвалидном кресле
с альцгеймерской улыбкой
бесподобным прошлым
безработным будущим
безупречным настоящим
попираемым криками и упреками
молчаливым как космос
в пропахшем прогнившем разваленном
роскошном украшенном пальмами и
цветами с мозаичным полом доме
престарелых.
На тебя глядит глазами смелыми
глазами робкими
голодающий в робе выпачканной
с лишь невинным свойственной
выносливостью
и виновными присвоенным
наплевательством
за решеткой
хранящей звуки
расстрелов.
На тебя глядит глазами чистыми
глазами огромными
ждет не шелохнется
чье доверие и терпение превышают
допустимые нормы
снизу вверх с незаметностью
нелюбимостью беспросветной
бездомностью
с готовностью подойти или
убежать
если пнешь ногой комок
шерсти.
На тебя глядит глазами меткими
глазами мелкими
крохи высматривая капли
выглядывая под крылья
себе залезая
песню обращая
в глас не сравнимый с голосом
с провода
электрического.
На тебя глядит глазами нездешними
глазами улетающими
брошенное в праздничный костер тельце
туловище проткнутое ножом накануне
стола переполненного гостями
ударенное током
подцепленное крючком
пробитое пулей
раздавленное колесом.
Глядит глазами невидящими
неназванный сиреневый цветок
у трассы
над которым занесена подошва
или рука срывающая.
Глядит глазами зелеными
тонкий саженец
в неправильном месте родившийся
трепещущий от внимательного ветра
корнями подрагивающий от
звука пилы.
Глядит глазами невыросшими
случайное растение поднявшееся
из грязи на углу брезентовой крыши
и травинка нашедшая щель
в асфальте
к которым приближается небережная
рука нога каток.
(Перечень населенных и не
населенных пунктов.)
Твой Христос
глядит на тебя.
И никто не помогает.
* * *
Это Бог, имя Которого Нет?
Да?
Я тут стучалась много лет,
искала ключи и камни,
обрящила много ед
вместо еба насущного.
Ко мне
никто не подходил, пока
я болела в кровати, считая облака
овец, запутанных во кустах?
Грузчика
не вызывал никто —
лямку тянуть и вытянуть, гири
грамм или тонн
на сто
меньше и больше, чем думала, или
просто помочь молчать?
К тем, за кого так
просила, кого больше, чем, и
готова вместо, или отдать
меньше и больше, чем думала... Чини
дальше препятствия и поломки, гладь-
голаядь, но к тем кто приходил?!
Кто?! Отроду заведен
червяк-ошибкофил.
Выедающий каждый шаг.
Шах и швах
ставящий, как иглу. Сесть
на нее и не слезть. Дальше мата
не уйти никому.
Это и есть никогдато,
вымахавшее в Не... Му-
чай, молчи, продолжай, я здесь.
два голых тела во тьме
или это дым
плетет свои днк
не подходи ко мне
неиспокроведим
клетка не так легка
— Да.
* * *
Все падают вокруг. Сирены бьют.
Невзятые в ковчег. Врача, уют
бездомному тебе ищу, не зная,
как мало мне уже шагов до края.
Ищейка бесполезная, кому
живых ли мертвых вас отдать, кольну
ли переводом, как мостом, чужую
любого синтаксиса вашу речь вживую.
Слабею, как стишок из ровных рифм,
невИдная, как он - избыток лимф,
текущих, как Коцит внутри по трубам.
А Адресат неблизкими придуман,
и дела нет до нас. Зачем ищу
целителя звериного, и шут
мой внутренний смеется и швыряет
отказы в кровь, все так, Отец мой скаред,
пока не нахожу уют и ад,
в котором нет меня. Пока, поддат
тягучим зноем, день ползет по стенам.
Где выбраться нам, где сойти, да где нам...
* * *
Хочешь знать как мне сейчас в раю
Трудно сказать Темно спокойно и
очень тихо повсюду не бодрствую и не сплю
да и слова тебе не совсем мои
Я еще не клетка и не микроб
я не вирус не то и не это но
не разглядеть в несозданный микроскоп
что там мною с тобой говорит давно
Я ощущаю что в темноте я есть
Кто или что не знаю но это я
Собственно рая нет и Бога наверно весь
Он есть я то есть ты до самого бытия
* * *
Поэт, пишущий маленькие верлибры
нежные и беспощадные, со всеми
незамеченными до него деталями,
с уменьшительными суффиксами
и безошибочным перечислением,
обязательно в душе, как в зашитом мешочке,
хранит маленькие пронзающие самолетики —
истребители с водяными фашистскими знаками,
застрявшие между несочетаемыми словами,
неразличимые для критического глаза,
пока все окончательно не промерзнет, как в той сказке,
из которой не выбраться,
или боль не перейдет полностью в ультразвук,
или улыбка при прочтении не перейдет в кровоточащий шов,
иначе неловкие крохотные детали вряд ли бы подверглись
необходимости быть трупиками, потом оживать
в другом теле, снова трупиками, снова живехонькими,
так забрасывают нераставшиеся, нерастаявшие те льдинки
в поэзию, которой все равно, фашист или антифашист,
лишь бы — слово.
И оно начиняет то холодом, то порохом
стареющее тело.
Свеча к приходу и уходу Шаламова
Сначала еще поиграть со щенком, а потом...
... Выблевать суп со щенком. Притом
выживать камнем в пустыне, с крю
чками сухое растенье, пень, дерево, скруг
в сквадрате, сволочась, при том
или этом климате, жараснегдождь,
даже если выживешь и зацветешь,
опадешь листами б/у, вскроешь ложь,
скровив пальцы, зарубишь соседа, или он
тебя, или в палате скорчишься, отделен
от окна всем возможным, бульон
продлевает жизнь, но пока щенок
все еще играет с тобой, молчок,
что случится скоро с ним и с тобой, не сдриснь,
будто жизнь не лагерь, будто не лагерь жизнь.