top of page

Григорий МАРГОВСКИЙ

Григорий Аркадьевич Марговский. Родился в 1963 в Минске. Окончил дневное отделение поэзии Литинститута. Публиковался в «Юности», «Дне Поэзии», альманахе «Латинский квартал». Выступал как критик в «Литературном обозрении», переводил болгарскую и польскую поэзию. В 1993 эмигрировал в Израиль, с 2001 живёт в США. Издал четыре книги стихов, автор двух романов.

 

 

ПЕСНЬ СКОРБИ

 

Небрежно одеты

И веселы в дым,

Уходят поэты

Один за другим.

Шагают вразвалку

Меж кочек и ям,

Смешную считалку

Даря воробьям.

Чудаческий бормот

С надеждой несут —

В края, где подкормят

И малость нальют.

К обещанным книгам

На поздних крылах,

К загробным интригам

Петляют в полях.

К виолам и арфам,

Дивясь на закат...

Обвитые шарфом,

Их глотки хрипят.

Бредут они смело

В орфический грот,

Где властно омела

Над рощей цветет.

Туда, где им внове

Рожденье строки,

Где реками крови

Вскипают белки.

Где лодку бессонно

Колышет волна

И свет небосклона

Всплывает со дна.

Туда, где их предок

Забрасывал сеть...

И грех напоследок

Об этом не спеть!

 

 

 

ГЕРАКЛИТ

 

Из-за речных наносов

Бухта здесь обмелела,

Стала несудоходной.

Все говорят: философ

Шляться привык без дела,

Он человек негодный.

 

Может быть, вы и правы,

Млечность неизгладима,

Звезды с холмами братья!

Главное — эти травы,

Встреча воды и дыма,

Пагубные объятья!

 

Идол, глаза тараща,

Рвет города на части,

Но миролюбье краше.

Боль моя преходяща,

Невыносимо счастье,

Если оно от кражи.

 

И невозможно дважды

Той же коснуться длани,

Той же вкусить тревоги!

Пламя сильнее жажды,

Ливнями на вулкане

Редко нас тешат боги!

 

Слушаю басни леса,

Иволгу да оливу,

Шелест и щебетанье.

Знатности басилевса

Предпочитаю ниву

С нищим узором ткани.

 

Слово леплю из глины,

Пил я вино иль не пил,

Амфора ваша диво!

Царственные руины

Так сохраняет пепел,

Мрачно и терпеливо!

 

 

 

НЕМОТА

 

Любви хотелось, но она,

Не ржавой ложью в позолоте,

Так воплем истомленной плоти,

Прилюдно разоблачена.

 

Теснились радостные звуки,

Мерцала слава впереди,

Но редким певчим без разлуки

Случалось поле перейти.

 

А там и родина ушла,

По леденеющим ухабам,

Жестока к искренним и слабым,

Терзающая сердце мгла.

 

Господь остался, но Господь

Нам дал понять, что мы неправы,

Без родины, любви и славы

Гнетет разлука, боль и плоть.

 

И мы на мир глядим мертво,

Подобно смерзшимся колосьям,

Настолько лишены всего,

Что ни о чем уже не просим.

 

 

 

КЛИНТ ИСТВУД

 

Вздохи студеные сад обезлиствят,

Вспомнится вестерн полвека тому,

И, заряжая патроны, Клинт Иствуд

Снова поскачет с вождем по холму.

 

Белое, как лепестки флердоранжа,

Платье невесты струится, бугрясь,

Медно бряцает наивное банджо,

По сердцу режет веселый блюграсс.

 

Господи! Сколько еще притворяться,

Корчить ковбоя, весь текст переврав,

Тешиться сменой чужих декораций,

Трактов глухих и речных переправ?

 

Лица друзей непростительно юных

Вечной погони настигло жерло,

Не развлекут шуры-муры в салунах,

Мрак обступает, хотя рассвело.

 

Без человечьей любви тяжело жить,

Виски из фляги карманной глотни.

Фальшь опостылела. Где твоя лошадь?

Где благодати скитальческой дни?..

 

 

 

ПЛАТА

 

Слава Барме и Постнику,

Удалым мастерам!

Довезите их по снегу

До харчевни — а там...

Можно жить и безглазому

Среди наших болот,

По старанью и разуму

Государь воздает.

Чужеземные храмины

Будут помнить Москву

И собор ее каменный

Покрова, что на Рву!

Пресвятой Богородице

Ослеплять не впервой:

Угостите, как водится,

Осетровой икрой.

К запеченному лебедю

Не жалейте вина,

Раны воском залепите,

Да повязку из льна...

Русь гордится величием

Рукотворной красы!

Все согласно обычаям,

Сами знаете, псы.

 

 

 

СПЕКТАКЛЬ

 

Еще наш прадед

Учил про кнут:

Не всех посадят,

Но всех заткнут.

А где ж мой пряник?

Уймись, проглот!

Каков избранник,

Таков народ...

Наколка зэка —

Шпаргалка века.

 

Опять во вторник

Галдит домком,

Хромает дворник

За «воронком»,

Шуты в гримерке

Прут костюмерш,

Доходы в морге

Считает СМЕРШ...

И госнаграды

Ждут казнокрады.

 

Крысеныш, властвуй!

Витийствуй, мразь!

И в крикет с паствой

Сыграй смеясь.

Жезлом державе

Наддай в сердцах:

Чем матч кровавей –

Тем ближе крах...

Молва по кухням

Ползет: «Эй, рухнем!»

 

Пока мы дремлем –

Залезь в карман,

Пройдись по землям,

Награбь семян.

Добра немного,

Ни дать ни взять:

Оттяпай Бога

И благодать...

Накрылся тазом

Имперский разум.

 

В твоих коптильнях

Стенает люд,

С экранов мыльных

Козлы поют:

Не о потерях

В чужих краях —

Про чудо в перьях,

Увы и ах...

Готовьте паклю,

Конец спектаклю!

 

Наколка зэка —

Шпаргалка века.

И госнаграды

Ждут казнокрады.

Молва по кухням

Ползет: «Эй, рухнем!»

Накрылся тазом

Имперский разум.

Готовьте паклю,

Конец спектаклю!

 

 

 

ПАЛИЦА

 

Жизнь хороша и нелепа,

И неизучена полностью.

Глядь — и духовная скрепа

Стала предвестием вольности.

Глядь — и привел к тирании

Миф о свободе тот социум,

Где борзописцы иные

Всласть поддавались эмоциям.

Зря мы картины связуем,

Сгладить надеемся крайности

Мира, что непредсказуем

В круговороте случайностей!

...Отпрыск шампанского рода

Тайно осушит бокал вина

И пристрастится в три года

К вероучению Кальвина.

Там и дуэль с камергером,

Тетушек оханье-аханье,

Суд и отплытие к шхерам

С цистерцианской монахиней.

Внук его, выросший шведом,

Женится пылко на Синтии

И за гречанкою следом

Ринется к берегу Индии.

Сестры, зачаты в Калькутте,

Джин попиваючи, сипленько,

Будут цитировать в Юте

С детства любимого Киплинга...

Смысл ускользает упрямо

От седовласых биографов,

Словно разыграна драма

На языке иероглифов.

Глупо молить о покое

Рок, занесенный как палица:

Ждешь одного — но другое

По обстоятельствам свалится.

И лишь Господь непреклонен

К экспериментам безумия,

Будь то проект вавилонян

Иль фараонова мумия.

 

 

 

ПОЛЕТ

 

Лист рододендрона, опав,

Сворачивался как сигара.

Два брата, с криками «пиф-паф»,

За сверстницей вокруг ангара

Носились, хоть играть в пейнтбол

Дед запрещал: но и за это

На сорванцов он не был зол,

Дивясь полету бизнес-джета.

 

Его единственная дочь

Теперь парит во мгле небесной

И, феи копия точь-в-точь,

Впервые управляет «Цессной».

Убрав закрылки, шелестя

Волшебным шлейфом осиянно,

Взмывай заоблачней, дитя,

Над пыльным плетевом бурьяна!

Пускай озер лучится гладь

И скорбно длится лихолетье,

Увы, он больше повлиять

Не в силах ни на что на свете.

 

Прошли те времена, когда

В советских марочных портвейнах

Он разбирался без труда

И в ражих стукачах идейных;

Когда грамзаписью сосед

Всех потчевал, Иван Никитич,

И шпроты с маслом на паркет

Из банки норовили вытечь;

Когда черничины, сочась,

В берестяной ныряли туес

И ельник цепенел на час,

Ресницам Стеллы повинуясь...

 

Что остается? Доживать

Без сетований на чужбине,

Ложиться с плеером в кровать

И слушать оперу Пуччини.

Вся брайтонская молодежь

С успехом перешла на руглиш,

У них ни слова не поймешь,

Покуда толком не погуглишь.

Потянешься к стакану, всклянь

Наполненному, внуки сами

Примчатся: «Ну-ка, перестань,

Иначе вмиг доложим маме!»

И, пару-тройку разжевав

Картофелин с мясной подливой,

Испачкав шорты и рукав,

С подружкой возятся шкодливой.

 

И все же ясно помнит он

Мосты, пакгаузы и склады,

Груженый углем эшелон,

Глоток живительной прохлады,

Ретивый танец поплавка,

Необозримый берег в ивах,

Кукушки причет, зов сурка,

Лесистого отрога вывих,

И всхлип гитары над костром,

Балладу Галича родную,

И путь по тракту впятером,

И переправу через Чую,

И шляпки липкие маслят

С вихрами выгоревшей хвои,

И нежный шепот, и разлад,

И страсти лето огневое!

Марговский.jpg
bottom of page