Смерть Алексея Навального — это в первую очередь непредставимое горе для его близких. Но это еще и граница. Начало нового этапа в существовании монстра, в которого превратилась Россия при Путине.
Как любили пропагандисты употреблять штампы! Злоупотребление штамповкой — типичный признак графомании, но скажите это Марии Захаровой или Маргарите Симоньян — двум особам, которые с первых минут появления известий о смерти Навального кинулись отрабатывать государственные тезисы: Кремлю это не выгодно, а к происшедшему причастен Запад. Помимо общей неуклюжести и грязи, делается это настолько пошлым языком, что трудно поверить, что автор высказывания «тепленькая пошла по буржуйским сми» не понимает чудовищной безвкусицы этих слов, тем более что она — глава огромного медиахолдинга, человек, позиционирующий себя как писатель, и в теории обязана владеть хоть немного навыками литературной речи. Но Маргарита Симоньян предпочитает даже в столь трагический момент (причем трагический не только для сторонников Навального, а для всей страны, учитывая политические последствия) выражаться в формате популярных в «нулевые» годы в ЖЖ срачей — занятию бесспорно увлекательному своей безнаказанностью и возможностью выплеснуть из себя дерьмо, но к творчеству, культуре и интеллекту ни малейшего отношения не имеющего.
Впрочем, я догадываюсь, почему так: ведь Навального в нашей пропаганде величали, если уж нельзя было о нем не написать, не иначе как блогер; он действительно начинал с этого, я помню хорошо его по тому же ЖЖ. Навальный проделал гигантский эволюционный путь, но пропаганда пытается не замечать этого и формировать мнение о нем путем старых, ржавых, на многие годы устаревших инструментов.
Любимый штамп пропаганды — «красная линия». Мы много лет слышим угрозы — «это красная линия», «пересечение красных линий повлечет за собой ответ» и так далее. Кто очерчивает «красные линии», где они проходят — непонятно, они все время меняются, исчезают, появляются новые; то есть это выражение не несет в себе никакой смысловой нагрузки.
Я хочу в него немного содержания внести. Во-первых, «красные линии» давно пересечены — самой российской властью, самой жирной такой линией является война. Когда Россия начала войну, казалось, что никаких линий больше нет вообще. Но оказалось, что есть еще одна. Алексей Навальный. Вот имя и фамилия «красной линии», которую мы пересекли сейчас.
Есть анекдот про советский учебник истории. «Конец одного параграфа: до революции Россия стояла на краю пропасти. Начало следующего параграфа: после революции Россия решительно шагнула вперед».
После гибели Навального кажется, что Россия «решительно шагнула вперед». Это чистая эмоция — в конце концов, мы широко «шагнули вперед» после 24 февраля 2022 года, куда уж решительнее. Выходит, одним шагом дело не ограничилось. Шок, страх, беспомощность, чувство лютой вины, отсутствие будущего: это давно неизменные спутники нашей жизни, но еще сохранялась некая наивная и нелепая вера в то, что все это можно превозмочь и преодолеть: потому что Навальный. Думаешь: сильны же люди. И мы преодолеем. Вот эту веру хотят уничтожить, добить вместе с Навальным, потому что его смерть — это убийство вне зависимости от того, какой диагноз будет озвучен.
Для меня неоспоримо и крайне важно: его мужество. Я бы сказал так — концентрированное мужество. Знаете, если смотреть с обывательской точки зрения, то такое мужество трудно воспринять, потому что человек склонен все соотносить с собой, а соотнести себя с поступками и поведением Навального — это очень тяжело. Поэтому многие, не задумываясь особо глубоко, сочли бы жизнь Навального безумием. Кто же, как не безумец, добровольно пойдет в застенок? Что ж, если это безумие, то — высокое безумие. О таком мужестве можно в большом количестве прочитать в книгах, но в жизни оно крайне редко, и нам выпало видеть этот пример; и это мужество — нет, его они не убили.
Навальный, единственный из современных российских политиков, сумел стать не просто лидером, не просто героем. Это все в нем было, но Навальный сделал больше, практически невозможное: он сумел изобрести и показать нам новый жанр. И вот это не удавалось никому.
Этот жанр может быть привычен в странах демократии, но в России он чрезвычайно редок: жанр абсолютно свободного человека. Не блогера, не политика — именно человека. Он был совершенно свободен в любой ситуации. Мы видели его физически изможденным, больным, но — свободным; когда его арестовали он остался свободен, и мы наблюдали за этой свободой через судебные трансляции, где он остроумно высмеивал судей, прокуроров, силовиков и тюремщиков.
Надежда Мандельштам говорила: «Спрашивать надо не с тех, кто ломался, а с тех, кто ломал». Это верно и в случае с Навальным, только его не смогли сломать, а ломали на совесть, со всем тщанием палаческой профессии. Я даже допускаю, что такое отношение к нему было отчасти инстинктивным — для его мучителей его поведение было страшным и опасным. Его свободу следовало убрать любой ценой. Не получилось. Тогда его убили, но не его свободу; он жил свободным человеком и умер свободным человеком.
Вот эта внутренняя свобода — это то, что большинство не знает и не умеет; ни в «бурные девяностые», ни в «тучные нулевые», и уж тем более ни в последующие годы нам не удалось постичь что это такое, хотя мы привыкли свободно летать по миру и свободно писать в ФБ всякую крамолу (что сейчас из нас вполне эффективно вытравливают).
А Алексей нам показал: ребята, так можно. Можно!
И многие это теперь знают.
Если новый жанр появился, он будет существовать.
Comentarios